По выщербленной мостовой шел напоминавший горца человек. На худощавом, тронутом загаром лице - глубоко сидящие темные глаза, над ними - того же цвета густые брови. Пышные усы чуть опускались по краям губ и переходили в небольшую острую бородку. Вязаная шапочка на голове, френч с накладными карманами, брюки, забранные от колен в шерстяные чулки, ботинки из грубой кожи, дымящаяся трубка во рту - все это делало его не похожим на местных жителей.
- Кто это? - тихо спросил Есенин у шагавшего рядом Чагина.
Тот не успел ответить, как странный прохожий поравнялся с ними и, вынув изо рта трубку, слегка поклонился Чагину.
- Здравствуйте, Степан Дмитриевич! - как всегда, приветливо ответил Чагин и протянул "горцу" руку. - Познакомьтесь, это - Сергей Есенин, поэт, из Москвы. А это Степан Дмитриевич Нефедов, или Эрьзя. Профессор. Ведет скульптурные классы в нашей художественной школе.
- Весьма рад, - мягко произнес скульптор, вглядываясь в лицо поэта. -Но, кажется, мы знакомы. И познакомились, помнится, году в пятнадцатом или шестнадцатом - война шла... Не ошибаюсь?
- Да-да-да! - раздумчиво протянул Есенин и вдруг хлопнул себя по лбу: - То-то гляжу: знаю я эти глаза и брови. Все вроде незнакомое, а глаза и брови - знакомые! Вы ж тогда при каком-то лазарете служили, а мы с Клюевым туда стихи читать приезжали, верно?
- Да, я помогал докторам по челюстным ранениям... Трудное было время... Но ничего, перетерпелось... Вы в Баку впервые?
- Считайте, впервые.
- Город колоритный - и людьми, и бытом, и строениями. Помните
землепроходца Афанасия Никитина: "Бака, где огнь горит неугасимый"... Вот хожу - всматриваюсь... Долго здесь пробудете?
- Пока не знаю, - Есенин взглянул на Чагина. - Если Петр Иваныч не
прогонит - поживу...
- Не торопитесь... Здесь есть что посмотреть...
Мимо, почти задевая, прогрохотала высокая колымага, наполненная

О дружбе Эрьзя и Есенина известно немного. Между тем их общение, мне думается, было небесполезно для обоих, особенно для Есенина. Ведь тот и другой смотрели на жизнь художническим взглядом, вместе с народом радовались и печалились. Тот и другой думали о Ленине, ленинцах, старались найти пути воплощения их образов в слове и камне. У них имелось немало общего, и они не могли не тянуться друг к другу. Так оно и было.
С 1950 года до кончины скульптора (1959) с ним часто встречался Борис Николаевич Полевой. На основе живых рассказов художника и разного рода публикаций о нем писатель создал книгу "Эрьзя", выходившую несколькими изданиями в Саранске и Москве. Небольшой объем книги не позволил осветить некоторые темы, в том числе тему "Эрьзя и Есенин". Она-то и была затронута в беседе автора этих строк с Борисом Николаевичем.
- Степан Дмитриевич, - рассказывал писатель, - всегда тепло говорил о Сергее Есенине, его стихах. Помню, как при мне он не раз напевал за работой строчки есенинского "Клена...", а однажды, неожиданно прервав напев, воскликнул: "Какой глубокий образ, этот клен! Судьба человека тут сокрыта, не меньше!" От начала до конца знал "Письмо к матери", читал его вслух.
Любил поэму "Анна Снегина", многие ее строчки повторял, особенно - о природе...
- Художник Иосиф Ефимович Бобровицкий писал, что Эрьзя вместе с другими преподавателями, журналистами "Бакинского рабочего" бывал в Мардакянах у Есенина. Не вспоминал ли Степан Дмитриевич об этих поездках? - обращаюсь я к Борису Николаевичу.
- Вспоминал, но без подробностей. Эрьзя, живя в Баку, очень интересовался народным искусством, памятниками архитектурной старины. В Мардакянах и в соседнем с ним селении, Шаганы сохранились замки XIII и XIV веков, мечеть Тубашахи... Так что поездка к Есенину могла быть одновременно и поездкой к шедеврам зодчества. Ведь Есенин тоже не был равнодушен к старому искусству.
- Как вспоминала жена скульптора Елена Ипполитовна Мроз, вечерами Есенин часто приходил в мастерскую Эрьзи с балалайкой. Под нее он пел шуточные песни, частушки. А вот стихи, сколько его ни просили, читать не соглашался...
- Да, об этом Эрьзя мне рассказывал, - продолжал писатель. - И объяснял так. Есенин слишком высоко ценил свой поэтический дар, чтобы разменивать его на пустяки. Он мог петь озорные частушки, плясать. Но не разбрасываться своими стихами налево и направо. Поэт остерегался метать бисер, боясь, как бы этот бисер, может быть случайно, не попрали ногами: люди у Эрьзи бывали разные. Степану Дмитриевичу, по его словам, нравилось такое уважение мастера к своему творчеству, к своему призванию. "По-иному и не должен поступать истинный талант", - говорил скульптор.
- По воспоминаниям Елены Мроз, Эрьзя и Есенин однажды исчезли из города и где-то пропадали три дня. Потом появились полные восторга от путешествия по Апшерону. Вы об этом знаете?
- Знаю. Эрьзя в то время лепил своих рабочих для Дома горняков. Ему была нужна натура. Вот в поисках типажей и отправились друзья по селениям. Есенину тоже хотелось посмотреть жизнь местных крестьян, услышать их песни. Побывали они в нескольких местах, со многими жителями познакомились. Как рассказывал Степан Дмитриевич, "побегом из города" оба остались довольны.
Борис Николаевич вспомнил также слова Эрьзи о скульптурной сюите союзных республик, которую задумал создать старый мастер.
- Думаю об образе России, - говорил тихим голосом художник (он уже слабел). - Каким ее образ должен быть? Может, взять за основу сенинскую мать? Помните: "Ты одна мне помощь и отрада, ты одна мне несказанный свет"... Или юную Снегину, "девушку в белой накидке"... И то и другое очень заманчиво...
Замысел так и остался неосуществленным... Мой разговор с Борисом Николаевичем подходил к концу, и тут писатель, улыбнувшись, обронил:
- А когда Степан Дмитриевич рассказывал мне о встрече с Есениным в годы первой мировой войны, то добавлял такие слова: "Красивый был парень, ладный, служил санитаром. О нем в шутку говорили: "Смерть сестричкам милосердия!.."
...Возможно, и тогда, в мастерской, Эрьзя напомнил Есенину давнюю шутку, и они вместе с Чагиным смеялись над ней светло, от души.
Шутку они любили.
- Знаете, что однажды Эрьзя и Есенин "отмочили"? - Я не знал, и Полевой рассказал о таком эпизоде.
В один прекрасный день друзья пошли в "Бакинский рабочий": Есенину причитался за стихи какой-то гонорар. Пришли к Чагину: так, мол, и так, распорядись... А тот упирается: нет, дескать, денег в кассе. "Ах, нет? Ну, ладно!" Друзья выходят на улицу, встают под окнами редакции. Есенин поет частушки, а Эрьзя, с есенинской шляпой в руках, обходит собравшихся зевак, изображая сбор подаяния. Чагину ничего не оставалось делать, как позвать Есенина и выдать ему гонорар...
Об этой шутке друзей рассказывала и Елена Ипполитовна Мроз.
Степан Дмитриевич Эрьзя пережил Сергея Есенина почти на тридцать пять лет. До конца дней своих он тепло вспоминал о поэте, о дружбе с ним.Особенно подробно старый мастер рассказывал о неожиданной встрече с Есениным на старой бакинской улице осенним днем 1924 года...

источник http://esenin.ru/forum/viewtopic.php?p=93393&sid=94d7eaef76263a6d12f82e55a0d445ee